Пиздец, как меня в детстве бесили все эти 'волшебные слова'. А скажи «пожалуйста», а как же «спасибо». Так ущемляло мою маленькую девчачью гордость. Зато сейчас я использую эти слова легко. В большинстве случаев, они ничего не значат.
Полагаю, тот факт, что я предпочитаю минимализм и постоянно выкидываю вещи, обусловлен тем, что я иррационал - мне легче оперировать пространством, когда вокруг не так много херни.
Ненавижу хаос. Ненавижу, когда предметы разбросаны в беспорядке, когда их больше, чем поверхностей, на которые их можно составить. Ненавижу грязь, пыль и все эти коробки из-под обуви, в которые складывают невероятно важные вещи.
Знаешь, Вера, мне сегодня снился твой дядя. Ну, не совсем он, ибо черт лица я не помню, но подсознание прекрасно спроецировало брови. Думаю, это было знамение. Эти утром я спустился в свой личный Ад. Буквально.(...)
Я живу на четвёртом этаже, бабка моя на втором, и в её квартире разные гарны молодцы вот уже полтора месяца делают ремонт. Бабка моя никогда не отличалась чистоплотность, да и сказать честнее, она просто свинья. Рассуждая здраво, у неё есть смутное оправдание в виде инвалидности - схватила инсульт, пока рожала моего отца, но это не мешает мне её периодически ненавидеть. Очень сильно ненавидеть. Например, каждый раз, когда я вижу тряпки, которые она возит по полу шваброй, называя это мытьём полов. Или когда чавкает смесью непонятно чего, наваленного в литровую банку. Или когда я, складывая вещи в новый кухонный гарнитур, обнаруживаю третью обувную коробку со специями. Все пачечки - крахмал, дрожжи, ванилин (3 штуки), маги, перец измельчённый, перец горошком - распечатаны, наполовину пусты и изъедены временем.
Бабушка всегда следит за тем, чтобы её губы были накрашены ярко-красной помадой, но при этом, перед ремонтом, она закинула кастрюли и носки в одну коробку. Муку и крупы выставила на балкон, и через два дня эти банки были завалены строительными материалами и мусором. В принципе, мусором и пылью было завалено всё. Ещё опилками. А посреди этого срача - я, ваш покорный слуга, иррационал, в жёлтых резиновых перчатках и депрессии. А вот и зевгма, кстати, привет преподу по стилистике.
За сегодня с совершил дохрена необходимых подвигов, но, увы, радость мне принесёт только та минута, когда я сяду за планшет дописывать фик. Уже 20 тысяч слов, а я всё никак не подберусь к кульминации. Знаете, мне кажется, это очень плохо - ценить только подобную херню.
Проснулся воскресным утром, сердитый, помятый, заёбанный миром, прям как Иисус, умылся, оделся, пришёл на кухню. В раковине гора посуды, чайник для заварки пуст, в термопоте воды нет, белого в сахарнице на донышке, и в довершение картины крошки чёрного хлеба на столе. Упадок. Разруха. Сломанное печенье сиротливо лежит в хрустале. На кухню заходит мать, спрашивать, ну, что, как там завтрак?
И это в доме, где холодильник забит банками с перемолотыми в икру креветками.
Влияние интернета неописуемо огромно и при этом до смешного просто.
Если бы у местного концертного зала был паблик в контакте, они бы получали выручку в три раза больше и при этом воспитывали бы в молодых людях любовь к искусству. Сейчас о вечерах симфонического оркестра узнают исключительно благодаря сарафанному радио - речь даже не о радио вышках или телевидение. О смешной цене на билеты да и самом времени проведения можно узнать только в кассе, не мало кто до неё доберётся, ибо зачем тратить время на вещи, за которые ты не получишь лайк.
До смешного просто. Достаточно было бы создать долбанную интернет-страницу, и в городе было бы несколько сотен тысяч студентов, которые жаждали бы приобщиться к прекрасному. (...)Они бы подписывались, читали, подбирали наряды под стать и появлялись бы хотя бы раз в месяц, чтобы потом щеголять, что, да, был, видел, слушал. Ахуенно, дайте два. Видали, какой я культурный и духовно богатый? А?
Не могу быть уверена, но не исключаю вероятности, что симфоническому и так хорошо. Они ходят в тех же платьях последние десять лет, что стрёмно, но терпимо, потому что в зале они хотят видеть настоящих ценителей, интеллигенцию, которая собирается на концерты последние лет двадцать. Студенты - молодые, глупые, не такие обречённые - в их мире стоят где-то далеко, на ступени для плебеев.
Иногда я думаю, что сейчас всё, что бы ни делалось, превращается в фарс. Но нет гарантии, что до 1993 года было иначе.
Было время, когда с человеком, который не ходил в театр, не о чем было разговаривать. Вряд ли каждый третий был горячим поклонником актёрского мастерства, однако же, ходили. Просвещались. Развлекались. Распускали хвосты. Их строило в ряд общественное мнение.
Сегодня общественное мнение легко регулируется при помощи электричества. Но пользуются этим разве что в рамках маркетинга, а ведь чтобы увеличить читаемость русской классики, достаточно выкинуть в сеть какую-нибудь цепляющую цитату из бессмертного творения. Но нет. Давайте постить котиков и синяки-космосы на тщедушных коленках бледных анорексичек.
Что меня реально интересует, так это мировосприятие других людей. Они смотрят на те же вещи, что и я, однако видят и понимают это совершенно иначе. Чисто в литературных целях, хотел бы я уметь переключаться между восприятиями различных людей.
Для кого-то одиночество и умеренная отчуждённость являются наиболее комфортной средой обитания. Какими обстоятельствами был вызван подобный долбоебизм - другой вопрос, но на случай проведения исследований объектов для изучения вокруг предостаточно.
Наталкиваешься на это каждый раз, когда читаешь классику, имперскую ли литературу или уже советскую.
Не прогибаемая, упорная, безоглядная вера в человека и в будущее.
Будто там, впереди, всё будет лучше. Будто бесконечные вехи истории, эти замкнутые кольца, изученные и предсказуемые, вдруг разорвутся, и локомотив ума и просвещения проложит по ним свои рельсы и устремиться в дивный новый мир, полный счастья, надежды и воли. Мир, где ни у кого нет задних мыслей, мир, где люди сильные, смелый и разумные, мир, где никто не скатывается в тупую беспричинную ненависть, а только жалеет и пытается помочь.
Твою мать, неужели они действительно верили в это? Неужели их действительно убедили, что они - те самые первые, храбрые, чистые и верные, прорвавшие кольцо и основавшие совершенно другой строй? Неужели они думали, что для любого общества естественно в конце концов преодолеть все свои самые сильные пороки, дойти до точки последнего отсчёта и, затопив землю кровью, очистить её, извести нечисть и построить Эдем?
Мне хочется обернуться и посмотреть в глаза тем людям. И узнать, действительно ли они верили. Насквозь, до самых глубин? Без сомнений?
В двадцать первом веке никто не верит в светлое будущее. В двадцать первом веке знают, что лет сто, и мы все сдохнем.
Эта херня отравляет меня, потому что я хочу жить в мире, где нет нужды оглядываться. Я лгу, фальсифицирую, подделываю документы, изменяю медицинские заключения, вру, использую и не чувствую угрызений совести кроме мерзкого, отвратительного опасения "что я буду делать, если всё вылезет наружу?". Мне нравится мысль о просвещении, мне хочется идти в этот грёбанный дивный мир, в котором будут и необходимые моему сердцу честь и достоинство, и простая доброта, и люди, которых я разучусь ненавидеть. Но я знаю - в отличие от тех, умерших, возможно, не успевших разочароваться, - что кольцо истории не разорвать. Оно может разве что превратиться в автомобильное колесо. Я знаю, что люди не станут лучше, всегда будут мрази, всегда будет борьба и злоба, если не вокруг меня, то за пределами моего укромного угла.
Поэтому мне приходится жить с волками и быть волком. И не удивляться, что маленькие девочки убегают, когда я предлагаю помочь дотащить их здоровенный рюкзак до второго этажа.
Как вы, вероятно, догадались, я дочитал Стругацких. Я не пишу отзывы к книгам, обычно обхожусь цитатами. И на эту книгу тоже отзыв не напишу. Скажу только, что после последней страницы я сидел тридцать минут в поглощённом ночью зале и думал.
«...и в своих горячечных снах землянина, прожившего пять лет в крови и вони, он часто видел себя именно таким вот Аратой, прошедшим все ады Вселенной и получившим за это высокое право убивать убийц, пытать палачей и предавать предателей...»
«Хладнокровное зверство тех, кто режет, и хладнокровная покорность тех, кого режут. Хладнокровие, вот что самое страшное. Десять человек стоят, замерев от ужаса, и покорно ждут, а один подходит, выбирает жертву и хладнокровно режет ее. Души этих людей полны нечистот, и каждый час покорного ожидания загрязняет их все больше и больше. Вот сейчас в этих затаившихся домах невидимо рождаются подлецы, доносчики, убийцы; тысячи людей, пораженных страхом на всю жизнь, будут беспощадно учить страху своих детей и детей своих детей».
«Они были пассивны, жадны и невероятно, фантастически эгоистичны. Психологически почти все они были рабами – рабами веры, рабами себе подобных, рабами страстишек, рабами корыстолюбия. И если волею судеб кто-нибудь из них рождался или становился господином, он не знал, что делать со своей свободой. Он снова торопился стать рабом – рабом богатства, рабом противоестественных излишеств, рабом распутных друзей, рабом своих рабов».
«Стисни зубы и помни, что ты замаскированный бог, что они не ведают, что творят, и почти никто из них не виноват, и потому ты должен быть терпеливым и терпимым...» Оказывается, что колодцы гуманизма в наших душах, казавшиеся на Земле бездонными, иссякают с пугающей быстротой».